О почитании «каменных икон»

Признаться, ехать было немного страшно. Особенно пугала перспектива что-то не услышать, не увидеть, остаться «снаружи». И если учесть, что из Москвы мы выехали в 7 утра, всю дорогу сохранялся риск что-то проспать - в переносном и в прямом смысле. Но встреча с «каменными иконами», с новой стороны открывающими самое существо христианской веры, просто не оставила места для сна. В какой-то момент храм обращается к тебе на своем особом языке. И хотя ты сам еще запинаешься, говоришь с акцентом, но в обращенной к тебе «речи» вдруг начинаешь различать не отдельные «звуки» и «слова», а слышать живое слово о запредельном.

Наше знакомство с архитектурой XII века началось с храма Покрова на Нерли. Александр Михайлович рассказал нам, что изначальный образ храма сильно отличался от того, с которым встретились мы. Так, не сохранилась галерея, придававшая зданию более мощную и устойчивую пирамидальную форму. Невысокий шлемовидный или яйцевидный купол позже был заменен на «луковицу». Но удивительно, что даже столь кардинальные изменения во внешнем облике не смогли разрушить его целостность и органичность. Покоряет нераздельность художественного замысла и его воплощения в камне: это не соседство конструктивных элементов с декоративными, не попытка замаскировать одно другим, но их единство. Арки, служащие распределению веса здания, образуют подобие небесного свода над головой. Стены с узкими вертикальными окнами и мощные несущие опоры не только держат свод, но и придают целостность внутреннему пространству, ориентируя его вверх. Органически включенным в него оказывается и алтарь, отделенный от центрального нефа лишь невысокой сквозной преградой. Опоры не позволяют охватить взглядом весь интерьер (что символизирует бесконечность пространства), но в то же время не дробят его на части. Собирает и возносит все пространство вверх купол - «Небеса небес».

Даже те мои однокурсники, которые не в первый раз были в этом храме, признались, что увидели его новыми глазами. Взору открывается не мозаика, не шифр из архитектурных элементов и богословских символов, но воплощенное в камне слово о Христе и о преображенном, подлинном человеке и мире - целостном, динамичном, непостижимом и устремленном к Небу.

В отличие от Покровского храма, который история лишила обходных галерей, Успенский кафедральный собор Владимира их приобрел. В конце XII века изначальный (скорее всего, однокупольный) храм 1158 года постройки оказался как бы внутри нового большого собора, дополненного по углам еще четырьмя малыми главами. В 1238 году во время монголо-татарского нашествия храм был подожжен изнутри, в результате чего фрески западной стены были уничтожены. Уместить на небольшой, неудобной для росписи стене композицию «Страшный суд» предстояло Даниилу Черному и Андрею Рублеву. Они пришли сюда в начале XV века, около 1408 года. Встреча с образом, созданным гениальными художниками, казалось бы, в стесненных архитектурных обстоятельствах, для многих из нас стала центральным событием всей поездки. Последний (и потому именуемый в традиции «Страшным») суд открывается не как перспектива вечных мук для грешников, не как механическая «очистка памяти» от исторического зла, но как обновление надежды для всех. В нем вообще нет ничего юридического, фатального. Очищающий и возвышающий, этот образ напоминает об окончательной победе Христа над всяким злом, о преодолении «ненавистной розни мира сего», о полном освобождении человека от господствующего в истории звериного начала.

Хотя большая часть увиденных нами храмов пережила нашествия, пожары и войны, татаро-монголам и не снилось то, что сделаем со своим архитектурным наследием в XX веке мы сами. Александр Михайлович прочитал нам воспоминания Алисы Ивановны Аксёновой, директора Владимиро-Суздальского музея-заповедника. Однажды к ней в кабинет, окна которого выходили на внутренний двор Рождественского монастыря, пришел бывший сотрудник ЧК и во время разговора, глядя в окно, вдруг сказал: «А Вы знаете, здесь церквушка стояла, мы ее взорвали, вместе с колокольней». На вопрос Алисы Ивановны, понявшей, что речь идет о Богородице-Рождественском соборе XII века, зачем это понадобилось, последовал ответ: «Да у нас соревнования намечались с ивановскими чекистами, надо было расширить спортивную площадку, ну мы церквушку и сковырнули...»

Слова, сказанные Спасителем о Своих учениках: «Если они умолкнут, камни возопиют» (Лк 19:40), со страшной буквальностью сбылись в истории XX века. Но наивно думать, что уцелевшие камни, даже бережно законсервированные по последнему слову музейной науки, смогут сами по себе сохранить традицию, которая их создала. Нам, людям с «раздвоенным сердцем» (Сир 1:28), которых по-прежнему трудно охарактеризовать вне термина «постсоветские», должно быть, как никому, очевидно, что традиция уничтожается не только пожарами и взрывами. «Сковырнуть церквушку» - это следствие, а не причина разрушения традиции.

Боязливая попытка «надежно» ухватиться за внешние, пусть самые древние и совершенные формы, грешит не только против хорошего вкуса. Главным образом, это грех против внутренней осмысленности, целостности и творческой свободы, из которой эти формы были рождены. Не тем ли притягательны древние храмы, что безжалостно обличают наше представление о том, что внутреннее не воплощается во внешнем, а внешнее не выражает внутреннее? В них каждый камень - на своем месте, и «не себя проповедует, но Христа Иисуса как Господа» (2 Кор 4:5).

Чтобы услышать и увидеть обращенное к нам свидетельство, нужно научиться какому-то особому иконопочитанию и «храмопочитанию» - в диалоге (который предполагает не только внимательное вслушивание, но и способность дать внятный ответ). Без этого и самые древние храмы, даже если уцелеют, замолчат, одержимые описанным в Евангелии «духом немым и глухим» (Мк 9:25).

София Андросенко, студентка I курса СФИ

Автор: Информационная служба СФИ